«Ни­кто не мо­жет сде­лать столь­ко га­до­стей, как актёры, ес­ли по­вер­нуть­ся к ним спи­ной». Байки от режиссёра

– За­хо­жу од­на­ж­ды в ва­гон ку­пе. На сто­ле пол­бу­тыл­ки вод­ки и фин­ка. По­пут­чи­ки за­кры­ва­ют две­ри и спра­ши­ва­ют: «Ты кем, во­об­ще, ра­бо­та­ешь? Мы вот, на­при­мер, во­ру­ем, а ты?»

Бай­ки о люб­ви и те­а­т­ре рас­ска­зы­ва­ет те­а­т­раль­ный и те­ле­ви­зи­он­ный ре­жис­сер Пётр Кротенко, один из со­з­да­те­лей се­ри­а­лов «Бед­ная На­с­тя» и «До­ро­гая Ма­ша Бе­ре­зи­на».

…Рань­ше в та­ких си­ту­а­ци­ях я го­во­рил, что я учи­тель — что­бы не при­ста­ва­ли. На­род у нас пря­мой, ко­г­да че­ло­ве­ку охо­та по­го­во­рить, он пер­вым де­лом спра­ши­ва­ет: «Ты кто та­кой?» А учи­тель — это ску­ч­но, об этой про­фес­сии рас­спра­ши­вать не бу­дут.

Ес­ли же ска­зать, что мои ро­ди­те­ли ак­те­ры, а я ста­в­лю спе­к­та­к­ли в те­а­т­ре, я об­ре­чен не спать до ут­ра. Ни­ка­ки­ми тре­мя рюм­ка­ми тут не от­де­лать­ся. И я бу­ду вы­ну­ж­ден ра­бо­тать кло­у­ном на ма­не­же. А я хо­чу это де­лать по соб­ст­вен­но­му же­ла­нию.

Но тут ме­ня спра­ши­ва­ют, и я от­ве­чаю: «Я — ре­жис­сер».
Один дру­го­му го­во­рит: «Смо­т­ри, ка­кая на­глая сво­лочь — он да­же не сте­с­ня­ет­ся то­го, что он про­ку­рор. Мы те­бя сей­час за­ре­жем, мен­тов­ская ты ро­жа, и ски­нем с по­ез­да».

Я го­во­рю: «По­че­му про­ку­рор? Я — ре­жис­сер».
Они го­во­рят: «Так ведь это од­но и то же! Ко­ро­че, где ты ра­бо­та­ешь?»
Я го­во­рю: «В те­а­т­ре».

«Смо­т­ри-ка, эти сво­ло­чи ле­га­вые уже до те­а­т­ра до­б­ра­лись. И что же ты там де­ла­ешь? Толь­ко не елозь, а го­во­ри по­нят­но для нас. Мы хо­тим те­бя по­нять, пре­ж­де чем за­ре­зать. Вот ты — мент. Что ты де­ла­ешь в те­а­т­ре?»

От­ве­чаю как мо­ж­но бо­лее спо­кой­но: «Я не мент». И по­ни­маю, что у ме­ня есть все­го не­сколь­ко се­кунд на то, что­бы сфор­му­ли­ро­вать, чем, соб­ст­вен­но, я за­ни­ма­юсь. На­чи­наю ду­мать, на что опе­реть­ся.

Знаю, что по­ка я не от­ве­чу, ме­ня не за­ре­жут. И ес­ли от­ве­чу пра­виль­но, не уни­жая соб­ст­вен­но­го до­с­то­ин­ст­ва, то­же ос­та­нусь в жи­вых. И тут вспо­ми­наю, как за­ме­ча­тель­но, кон­крет­но на­пи­сал о те­а­т­ре Ан­тон Па­в­ло­вич Че­хов.

Я го­во­рю: «В те­а­т­ре лю­ди обы­ч­но но­сят пид­жа­ки, хо­дят, едят, це­лу­ют­ся и тан­цу­ют».
Они го­во­рят: «Лад­но, хва­тит нам моз­ги пу­д­рить. Ты-то тут при чем?»

« А я, — го­во­рю, — у ак­те­ров ра­бо­таю учи­те­лем». И по­ни­маю, что в этот мо­мент со­шлись обе мои про­фес­сии: вир­ту­аль­ная и ре­аль­ная.

Тут один из по­пут­чи­ков мне го­во­рит: «Ви­дишь – Ва­лен­тин, он от­си­дел де­вять лет, и у ме­ня две ход­ки. И мы бы те­бя сей­час то­ч­но за­ре­за­ли, ес­ли бы по­нят­но, по-люд­ски, не объ­я­с­нил, чем ты за­ни­ма­ешь­ся. А те­перь са­дись, бу­дем пить».

Поросята курили и обсуждали колготки

Мой па­па был од­ним из трех ре­жис­се­ров се­ри­а­ла «След­ст­вие ве­дут зна­то­ки». А до это­го он мно­го лет ра­бо­тал в ТЮ­Зе ак­те­ром. Со­рок лет на­зад иг­рал Ро­мео.

У не­го бы­ла шап­ка во­лос — та­ких ку­д­ря­вых, что они вы­гля­де­ли как ку­с­ты си­ре­ни. Труп­па то­г­да бы­ла мощ­ная – Ахед­жа­ко­ва, Чу­ри­ко­ва, Но­сик, Ост­ро­у­мо­ва…

Од­на­ж­ды па­па при­вел ме­ня на ка­кой-то очень серь­ез­ный спе­к­такль с уча­сти­ем зай­цев, вол­ков и по­ро­сят. Мне то­г­да бы­ло шесть лет, я был влюб­лен. И мое пер­вое по­се­ще­ние те­а­т­раль­но­го за­ку­ли­сья во мно­гом на­по­ми­на­ло «Де­во­ч­ку на ша­ре» Ви­к­то­ра Дра­гун­ско­го.

Ду­маю, это один из луч­ших рас­ска­зов о ма­лень­ком маль­чи­ке – очень на­сто­я­щий, муж­ской. Хо­чет­ся ве­рить, что взро­с­лые от­цы чи­та­ют свои ма­лень­ким сы­новь­ям этот рас­сказ, ко­г­да те впер­вые влюб­ля­ют­ся.

В ан­т­ра­к­те мы с па­пой при­шли в слу­жеб­ный бу­фет. Там, как у Дра­гун­ско­го, про­да­ва­ли си­т­ро, пи­ро­ж­ные и со­си­с­ки, для ко­то­рых на сто­ле сто­я­ла гор­чи­ца.

А с дру­гой сто­ро­ны на­ше­го сто­ла си­де­ли по­ро­ся­та. Они ку­ри­ли и об­су­ж­да­ли ка­кие-то не­ве­ро­ят­ные кол­гот­ки. И в ка­кой-то мо­мент я с ужа­сом по­нял, что это ЖЕН­ЩИ­НЫ! И они на­мно­го стар­ше ме­ня.

А в ро­ли по­ро­сят, по мо­е­му твер­до­му убе­ж­де­нию, дол­ж­ны бы­ли быть на­сто­я­щие го­во­ря­щие по­ро­ся­та; с чу­де­с­ны­ми дет­ски­ми го­ло­са­ми, но ли­шен­ные сви­ных не­до­с­тат­ков.

Та­кой иде­ал: ра­зум­ное жи­вот­ное, ко­то­рое раз­го­ва­ри­ва­ет, пе­ре­дви­га­ет­ся на двух но­гах, ни­ко­г­да не хо­дит в ту­а­лет и, ско­рее все­го, не ест. А жи­вет в ка­ком-ни­будь сар­ко­фа­ге или в ко­с­ми­че­с­ком ко­раб­ле.

Это был жут­кий шок! Хо­тя ни­че­го от­вра­ти­тель­но­го в этих жен­щи­нах не бы­ло. Но при этом все мои чув­ст­ва по­ме­ня­лись на ка­кой-то элек­т­ри­че­с­кий раз­ряд.

В эту ми­ну­ту я по­нял, что те­атр это – чу­до­вищ­ный, вар­вар­ский об­ман. И все по­с­ле­ду­ю­щие об­ма­ны этой жиз­ни не сто­и­ли и ко­пей­ки.

Отец за­ме­тил во мне пе­ре­ме­ну и, об­ра­ща­ясь к по­ро­ся­там, ска­зал: «Де­во­ч­ки, я вас хо­чу по­з­на­ко­мить с мо­им сы­ном, ко­то­рый смо­т­рит спе­к­такль». По­ро­ся­та пе­ре­ста­ли ку­рить, об­су­ж­дать кол­гот­ки и ста­ли де­лать мне «уси-пу­си».

Я был край­не сму­щен, но что-то гор­до им от­ве­чал, об­ма­ки­вая со­си­с­ку в гор­чи­цу. И, ви­ди­мо из-за гор­чи­цы, у ме­ня бы­ли пол­ные слез гла­за.

Но с дру­гой сто­ро­ны, это бы­ло на­сто­я­щее при­клю­че­ние; как ска­зо­ч­ный пер­со­наж, я про­ник ту­да, ку­да обы­ч­ных лю­дей не пу­с­ка­ют.

Я не хо­чу ска­зать, что в этот мо­мент по­нял, что бу­ду ста­вить спе­к­та­к­ли и по­лу­чать при этом удо­воль­ст­вие. Я толь­ко осоз­нал, что у ме­ня по­я­вил­ся ка­кой-то вол­шеб­ный ключ.

Дол­го-дол­го я не со­би­рал­ся им поль­зо­вать­ся. Но в ка­кой-то мо­мент часть ме­ня не­обы­чай­но об­на­гле­ла. Я рас­су­ж­дал так: ес­ли они – жен­щи­ны, об­су­ж­да­ют кол­гот­ки и ку­рят, мы уже си­де­ли вме­сте за од­ним сто­лом, то че­го с ни­ми осо­бен­но чи­кать­ся?

Мо­ж­но ска­зать: «Ты бу­дешь го­во­рить вот так, ты бу­дешь пла­кать, ты бу­дешь рвать на се­бе во­ло­сы и кри­чать: «Нет, ни­ко­г­да!», а он бу­дет сме­ять­ся над то­бой и есть яб­ло­ко». Это очень про­с­то

И не то что ни­ка­ко­го вол­шеб­ст­ва здесь нет, про­с­то этим вол­шеб­ст­вом мо­ж­но уп­ра­в­лять. И до­воль­но лег­ко. Ведь они, ак­те­ры, во­все не страш­ные.

Хо­тя ни­кто не мо­жет сде­лать столь­ко га­до­стей, как они, ес­ли на ми­ну­то­ч­ку по­вер­нуть­ся к ним спи­ной. Прав­да, по­том са­ми бу­дут жа­леть.

…Зна­чит, то­г­да я был влюб­лен. И уже умел це­ло­вать­ся.

Не со­в­сем так, как на­у­чил­ся в че­тыр­на­д­цать, но умел. Во вся­ком слу­чае, моя воз­люб­лен­ная очень хо­ро­шо по­м­нит, как ме­ня зо­вут, и в со­сто­я­нии бы­ла ме­ня уз­нать мно­го лет спу­с­тя. Она до­с­та­то­ч­но из­ве­ст­ный, свет­ский че­ло­век — по­э­то­му я не на­зы­ваю ее име­ни.

Со­рок лет мы не об­ща­лись. При этом мне бы­ло очень ин­те­ре­с­но, по­м­нит она ме­ня или нет. С од­ной сто­ро­ны, мо­ж­но бы­ло по­дой­ти и вы­яс­нить. С дру­гой: че­го я по­дой­ду, как ду­рак — вот по­м­нишь, со­рок лет на­зад…

Но на ка­ком-то при­е­ме я на­брал­ся на­гло­сти и по­до­шел. Она мне не да­ла до­го­во­рить, ска­за­ла: «Я те­бя от­ли­ч­но по­м­ню, те­бя зо­вут Пе­тя Кро­тен­ко. Ты не пред­ста­в­ля­ешь, как мне до­с­та­ва­лось из-за те­бя до­ма!»

Как-то уже во взро­с­лом воз­рас­те я про­чел сло­ва Ан­д­рея Тар­ков­ско­го о том, что са­мые силь­ные чув­ст­ва — не­вы­ска­зан­ные. По­то­му, что как толь­ко ты рас­ска­жешь о сво­ей люб­ви, она бу­дет так или ина­че ре­а­ли­зо­ва­на и пой­дет на убыль.

По­сколь­ку я этой де­во­ч­ке ни­че­го не рас­ска­зы­вал, я по­м­ню это чув­ст­во, как ес­ли бы это бы­ло вче­ра. Жен­щи­ны, ко­то­рых я лю­бил, как пра­ви­ло, бы­ли ак­т­ри­са­ми. Хо­тя с ни­ми и не­воз­мо­ж­но жить. Ко­му-то это уда­ет­ся, но не мне.

Ты лю­бишь то, че­го ни­ко­г­да не по­лу­чишь, по­то­му, что не смо­жешь по­нять, а ес­ли вдруг пой­мешь, те­бе ста­нет про­тив­но. Это стран­ная шту­ка.

В ка­кой-то мо­мент пе­ре­ста­ешь ре­аль­но смо­т­реть на ве­щи. И не ви­дишь, кто пе­ред то­бой и кто ты сам. При­ду­мы­ва­ешь се­бе об­раз, ко­то­рый на са­мом де­ле не име­ет от­но­ше­ния к ре­аль­но­сти.

В мо­ей жиз­ни бы­ла лю­бовь та­кой ве­ли­чи­ны, что я не все­гда по­ни­мал, что с этим чув­ст­вом де­лать. Оно те­бя ве­дет, и ты аб­со­лют­но не мо­жешь им уп­ра­в­лять. Но, как ни стран­но, и это про­хо­дит.

23 фев­ра­ля и 8 мар­та я бы про­из­но­сил та­кой тост: «Да­вай­те вы­пьем за то, что­бы это ни­ко­г­да не про­хо­ди­ло. Ес­ли вы те­ря­е­те со­з­на­ние при ви­де сво­ей вто­рой по­ло­вин­ки, так и жи­ви­те, не при­хо­дя в се­бя».

По­ст­фа­к­тум это не так ин­те­ре­с­но. Ин­те­ре­с­нее, ко­г­да это все го­рит, пы­ла­ет и ку­да-то не­сет­ся. Есть гар­мо­ния по­то­ка — ко­г­да едешь с бе­ше­ной ско­ро­стью в ав­то­мо­би­ле, и не ра­бо­та­ют ни руль, ни тор­мо­за.

Но при этом воз­ни­ка­ет гар­мо­ния; мо­ж­но толь­ко ехать – пра­вее, ле­вее, а ос­та­но­вить­ся, раз­вер­нуть­ся нель­зя. И так — по­ка не кон­чит­ся бен­зин, но об этом как-то не ду­ма­ешь.

В дру­гом слу­чае мо­ж­но си­деть на зе­ле­ном хол­ме в кал­мыц­кой сте­пи и смо­т­реть на бу­рун­ду­ка, жу­ю­ще­го тра­ву. По­нят­но, что в слу­чае с ав­то­мо­би­лем все зна­чи­тель­но сло­ж­нее, к со­жа­ле­нию.

Лю­бовь — это та­кая гу­сар­ская ру­лет­ка. Ко­му-то ве­зет на­столь­ко силь­но, что всем ок­ру­жа­ю­щим при этом ве­зет не очень. Это за­кон ста­ти­сти­че­с­ко­го рас­пре­де­ле­ния. Без­на­де­ж­но боль­ных все­гда три про­цен­та.

Ос­таль­ные ско­рее здо­ро­вые, чем боль­ные. Аб­со­лют­но здо­ро­вых лю­дей то­же очень не­мно­го. Я по­до­з­ре­ваю, что то же са­мое про­ис­хо­дит и со сча­сть­ем.

Со­вер­шен­но не­сча­ст­ных лю­дей про­цен­та три, мно­же­ст­во та­ких, ко­му жить нра­вит­ся, и ка­кой-то не­боль­шой про­цент лю­дей не­ве­ро­ят­но сча­ст­ли­вых.
Я не влюб­лял­ся уже пять лет – да­же как-то стран­но. Сей­час со сме­хом го­во­рю, что ушел на тре­нер­ско-кон­суль­та­тив­ную ра­бо­ту.

Ре­жис­сёр как ав­тор эро­ти­че­с­ких при­тя­за­ний

…Как-то в Мо­с­к­ву при­ез­жал фран­цуз Па­т­рис Ше­ро. Он ска­зал, что про­фес­сия ре­жис­се­ра со­сто­ит в том, что он вы­стра­и­ва­ет поч­ву для вза­им­ных эро­ти­че­с­ких при­тя­за­ний пер­со­на­жей, а зна­чит и ак­те­ров.

Ко­г­да те­бе уда­ет­ся про­бить­ся к это­му, ра­бо­та на­чи­на­ет нра­вит­ся. Я де­лаю так, что один че­ло­век на­чи­на­ет до­мо­гать­ся дру­го­го – то­го, кто это­го на са­мом де­ле дав­но хо­чет, но скры­ва­ет.

Объ­я­с­няю лю­дям, на ос­но­ва­нии че­го они хо­тят этой бли­зо­сти и по­че­му они так ее бо­ят­ся. За­ни­ма­ясь всем этим, в ак­те­ров не­воз­мо­ж­но не влю­бить­ся.

Слу­ча­ет­ся, я пи­шу ак­те­рам пись­ма – по­то­му, что не все ус­пе­ваю рас­ска­зать на ре­пе­ти­ции. И это очень на­по­ми­на­ет уха­жи­ва­ние все­рь­ез. Раз­го­ва­ри­вая с ни­ми про это, я что-то по­ни­маю про се­бя и от че­го-то из­ба­в­ля­юсь. Я ра­бо­таю на ка­ком-то сво­ем то­п­ли­ве.

Я по­до­з­ре­ваю, что сча­ст­ли­вый че­ло­век мо­жет ста­вить спе­к­такль толь­ко о сча­ст­ли­вой люб­ви. А о люб­ви страш­ной, об­ма­ны­ва­ю­щей сча­ст­ли­вый че­ло­век ста­вить спе­к­такль не мо­жет — он не по­па­дет в ма­те­ри­ал.

Од­на­ж­ды я был влюб­лен в да­му, ко­то­рая жи­ла в го­ро­де Ом­ске. В то вре­мя я уз­нал, что в Ом­ском те­а­т­ре не бы­ло глав­но­го ре­жис­се­ра. И эта жен­щи­на, бу­ду­чи очень чут­ким че­ло­ве­ком, не­ве­ро­ят­но то­ч­но и силь­но при­рев­но­ва­ла ме­ня к те­а­т­ру.

Она спро­си­ла: «За­чем ты сю­да при­е­хал?» Я от­ве­тил, что у ме­ня есть две при­чи­ны. «По­че­му не од­на?» — по­ин­те­ре­со­ва­лась она.

«По­то­му, что у ме­ня та­кая цы­ган­ская судь­ба. Мне сей­час пред­ла­га­ют ста­вить спе­к­такль, сле­до­ва­тель­но, мне есть, на что жить ря­дом с то­бой».

Она ска­за­ла: «Ес­ли бы ты хо­тел жить ря­дом со мной, ты на­шел бы дру­гой спо­соб». То­г­да мне по­па­лась пье­са «Той­бе­ле и ее де­мон». И я ре­шил, что ну­ж­но от­ло­жить все ос­таль­ное и обя­за­тель­но по­ста­вить ее в этом се­зо­не.

Ко­г­да-то «Той­бе­ле» шла во МХА­Те. Оба глав­ных ис­по­л­ни­те­ля умер­ли мо­ло­ды­ми. Се­ре­жа Шка­ли­ков от бо­лез­ни серд­ца. А у кра­са­ви­цы Еле­ны Май­о­ро­вой, на­вер­ное, бы­ли рас­стро­е­ны нер­вы — она об­ли­ла се­бя бен­зи­ном и сго­ре­ла за­жи­во.

Бе­га­ла по дво­ру те­а­т­ра и кри­ча­ла: «По­мо­ги­те!» Но ни­кто не знал, что де­лать с го­ря­щей жен­щи­ной. Но де­ло тут, упа­си Бог, не в пье­се. Пье­са про без­на­де­ж­ную, от­ча­ян­ную лю­бовь. В про­грам­мке спе­к­та­к­ля бы­ло по­свя­ще­ние мо­ей воз­люб­лен­ной. Та­ким об­ра­зом она дол­ж­на бы­ла по­лу­чить сиг­нал.

В этом спе­к­та­к­ле иг­ра­ла па­ра — Ди­ма Ле­бе­дев и На­дя Жи­во­де­ро­ва. Ко­г­да он ухо­дил слу­жить в ар­мию, она по­обе­ща­ла до­ж­дать­ся его и стать его же­ной. Но вы­шла за­муж за дру­го­го.

Ко­г­да рас­пре­де­ля­лись ро­ли, я это­го не знал. Мне кто-то об этом ска­зал, ко­г­да уже шли ре­пе­ти­ции. Не мо­гу сфор­му­ли­ро­вать свое от­но­ше­ние, мне страш­но об этом го­во­рить вслух, но это бы­ли страх и вос­торг од­но­вре­мен­но.

По­то­му, что на пре­тен­зи­ях к быв­шей не­ве­с­те мо­ж­но де­лать очень серь­ез­ный спе­к­такль. Ни­кто же не зна­ет, что ак­тер на са­мом де­ле тра­тит, и я не со­би­ра­юсь об этом го­во­рить зри­те­лям.

На­вер­ное, мо­ж­но бы­ло рас­пре­де­лить ро­ли по-дру­го­му. Но это был бы со­вер­шен­но иной спе­к­такль. Бы­ла та­кая ми­зан­сце­на: ге­ро­и­ня сто­я­ла, за­крыв ли­цо мо­лит­вен­ни­ком.

На­бо­ж­ная ев­рей­ская жен­щи­на дол­ж­на при­кры­вать се­бя пе­ред­ни­ка­ми и спе­ре­ди, и сза­ди. И что­бы ею ов­ла­деть, парт­нер дол­жен эти пе­ред­ни­ки раз­вя­зать.

Но ак­т­ри­са за­вя­зы­ва­ла эти уз­лы так, что муж­чи­на, не име­ю­щий ног­тей, не мог их раз­вя­зать. Она это де­ла­ла не на­ме­рен­но, так по­лу­ча­лось.

При­хо­дя на ре­пе­ти­цию, она очень нер­в­ни­ча­ла. Сто­я­ла и пла­ка­ла, за­крыв ли­цо мо­лит­вен­ни­ком. Ди­ма, стоя на ко­ле­нях, страш­но на нее ру­гал­ся.

Она из-за ка­кой-то трав­мы или про­сту­ды не слы­ша­ла на од­но ухо. От­ры­ва­ла от мо­лит­вен­ни­ка за­ли­тые сле­за­ми гла­за и спра­ши­ва­ла:

«Петр Юрь­е­вич, я не слы­шу, он ре­п­ли­ку ска­зал? Я мо­гу от­ве­чать? Что он со мной там де­ла­ет, я не ви­жу? Мо­ж­но из­ме­нить ми­зан­сце­ну?»

Че­рез ка­кое-то вре­мя Ди­ма ушел от же­ны. Он по­зво­нил мне с ули­цы, я по­нял, что ему не­ку­да де­вать­ся, и при­гла­сил к се­бе.

Он спал в од­ной ком­на­те, я в дру­гой. По­л­но­чи мы раз­го­ва­ри­ва­ли про лю­бовь, муж­ские и жен­ские из­ме­ны и про то, что де­лать, ко­г­да лю­бовь за­кан­чи­ва­ет­ся.

Ди­ма стал мо­им бли­жай­шим дру­гом. Сей­час мы жи­вем в раз­ных го­ро­дах и вре­мя от вре­ме­ни пе­ре­бра­сы­ва­ем­ся эсэ­мэ­ска­ми.

Источник